Sir Guy of Gisburne
Глава VII
Гай быстро прошел по коридору и поднялся на открытую площадку. Свежий ветер ударил в лицо и немного привел в себя. Ведро холодной воды подошло бы лучше, но ведра под рукой не было. Слова Локсли не шли из головы. Что тот задумал? О чем они говорили? О том, что не враги теперь? Определенно, да, но ведь не только об этом. Так о чем?
Вообще-то, Локсли прав, прямо сейчас они и в самом деле не враги. А надолго ли... Ровно до того, как разбойник заберет свой колдовской меч и сбежит в лес, и не мигом более. Первый же начнет снова эту карусель. Два дня, черт подери, лишь два дня выдержать. А потом все станет, как было, в точности такое же дерьмо. Но это хотя бы привычное дерьмо, Гай знал, что с ним делать, и как поступать. Теперь надо успокоиться и вернуться, иначе чего доброго решит, что... Гай не успел додумать эту мысль: дверь в его покои была приоткрыта, и он, хмурясь, замер в трех шагах от порога. А затем услышал голос — но не Локсли. И сорвался с места, как ужаленный.
***
Робин лежал, закрыв глаза, и старался унять мечущиеся, как перепуганные птицы, мысли. Первый шаг сделан, теперь нужно ждать и наблюдать. В зависимости от того, как все пойдет, станет понятно, каким должен быть второй шаг, а следом и третий. Их противостояние, если так можно выразиться, становится совсем иным. И теперь добыча — это Гай. Охота началась.
«Смотри, не испорть все. Второго шанса у тебя не будет».
— Знаю.
«Ты, надеюсь, понимаешь, что, объединившись, вы оба выигрываете?»
— Разумеется, главное, чтобы это понял он.
«Вот и сделай так, чтобы он понял».
— Легче сказать...
«Ищи то, что будет работать на тебя, но не против него. А если это для тебя так сложно, действуй от обратного, разница невелика. И не забывай про вашего общего врага».
Да, враг у них общий, вот только как заставить Гая понять это? Он тоже должен прийти к такой мысли и утвердится в ней. Лишь когда это случится, можно двигаться дальше...
Дверь тихо приоткрылась. Робин тут же открыл глаза и сел, но в комнату, вопреки его ожиданиям, зашел совсем другой человек.
— А я-то думаю, что за птичку завел себе наш капитан? Я тебя знаю!
Седмицу назад Робин с легкостью справился бы... Ну, пусть не совсем с легкостью, но справился бы с этим стражником. А сейчас он безоружен, измотан ранами, и все равно так просто свою жизнь не отдаст. От меча увернуться удалось чудом. Робин скатился с кровати и уже почти схватил лежащий под ней Альбион, но тут стражник навалился сверху, не дав ему это сделать. Врезать противнику головой в переносицу не получилось, попытка ударить снизу в подбородок тоже потерпела неудачу... На шее сомкнулись руки, однако Робину все же удалось заехать стражнику коленом здоровой ноги в пах. Правда, толку было — что быка булавкой колоть. Мелькнула мысль, что сейчас его точно придушат, сил сопротивляться не хватает, они уже на исходе, а этот кабан придавил его, лишив возможности вырваться. Вот все и закончилось, самым глупым и отвратительным образом...
Вдруг хватка ослабла и тяжесть исчезла. Раздался звон отброшенного меча. Робин хотел подняться, но тело как будто свинцом налилось, и он опрокинулся обратно. Когда он наконец сумел сесть, драка была в полном разгаре. Хотя какая там драка, скорее уж бойня. Гизборн избивал стражника умело и методично, нанося жестокие сокрушительные удары, от которых тот не успевал ни увернуться, ни защититься. Да и можно ли увернуться от... живого взбесившегося тарана? Робин остолбенел — такой ярости и злобы в действиях рыцаря он не видел никогда. Ни одна их стычка не была и вполовину столь сокрушительной и ужасающей.
Правая рука стражника висела плетью, от очередного мощного удара в живот он отлетел к стене и рухнул, оглушенный. Гизборн сгреб его за грудки одной рукой, вздернул на ноги и продолжил избивать. Голова стражника моталась из стороны в сторону, изо рта и носа текла кровь, он уже не пытался сопротивляться. Но Гизборн не останавливался, и лицо у него было каменно-непроницаемое, что потрясло Робина до глубины души. Абсолютное спокойствие и полное отсутствие даже тени каких-либо эмоций.
Стражник вдруг невнятно прохрипел что-то. Робин не разобрал, была ли то мольба о пощаде или что-то еще. Гизборн выпустил его, взял стоящую около камина кочергу и с размаху вонзил ее в грудь лежащего на полу человека. Вонзил как меч. Постоял немного над трупом, тяжело дыша, а потом ровным тоном произнес, хотя мертвец и не мог его услышать:
— Думал, я не догадывался, что ты постоянно предавал меня, наушничая шерифу? Да, Джек?
Робин медленно выдохнул, его потряхивало.
«Он тебя спас. Снова».
— Сейчас он спасал свою шкуру и только свою. Я бы справился!
«Да ну? Себя-то не обманывай! Справился бы он. Ладно, он спасал вас обоих, но это мелочи по сравнению с тем, что ты сейчас увидел. Вот так расправляются с настоящими врагами, и ты это знаешь. Всегда знал.
— Как же ты мне надоел со своими... Откуда тебе известно, что я на самом деле знаю, думаю, чувствую? Ты ничего про меня не знаешь, не можешь знать! Ни про меня, ни про него. Как ты можешь что-то мне советовать? Ты не был во всех этих ситуациях. Да тебя вообще здесь не было, ты все время там, у меня в голове!
«Нет, Робин, был, не раз, пусть и в других. Как и не все время я был в твоей голове... А то, что вы с Гизборном друг другу устроили, все равно не имеет к настоящей вражде никакого отношения. Просто злая и жестокая игра двух мальчишек. Не наигрались? Это надо заканчивать».
— Ты прав, балаган с советами надо заканчивать... Подожди, что значит — не все время? Ты что, был... здесь? Как это? Был... живым? Кто ты? Эй! Ты где?
Гай тем временем отдышался, вытер забрызганное чужой кровью лицо. Посмотрел на Робина, устало вздохнул и тихо сказал:
— Теперь, Локсли, ты делаешь, что я тебе говорю, или нам обоим конец.
— Что? — опомнился Робин. — Гай, что ты задумал?
— Лезь в кровать, завесь гривой лицо, натяни одеяло и начинай истошно визжать что-нибудь... «Помогите», например.
Робин ничего не понял, но просьбу исполнил. Завернулся в шкуру, пятерней зачесал длинные волосы вперед, помотав головой для верности, набрал в легкие побольше воздуха и крикнул:
— Помогите!
— Два тона выше, болван! — бросил ему Гай, быстро убирая с глаз долой все, что посторонним видеть не полагалось.
— Чего? Куда выше? — удивленно переспросил Робин.
— Женским голосом, придурок! И громче.
— Помоги-и-ите-е-е!
— Вот, молодец. Не останавливайся. Стража! Стража!
— Ну ты и сволочь! — Робин сиганул из постели, но могучая длань рыцаря вернула его обратно и сунула под нос меховое одеяло.
— Сидеть! Я свидетелей зову!
— А?..
— Так тоже можно! Хотя раньше было лучше. Рожу закрой, в небритую девицу никто не поверит!
— Понял. Помоги-и-ите-е-е!
***
Стражники выволокли труп десятника, стараясь в сторону «девицы» даже не дышать. Двое поспешно затирали кровавые пятна на полу. Гизборн замер над ними, словно каменное изваяние — мрачный, злой и подозрительно молчаливый. Это пугало их еще больше. Робин прижался к стене, подтянув колени к груди, и закутался в одеяло так, что сквозь пряди волос были видны одни глаза. В коридоре раздались чьи-то торопливые шаги, а следом — визгливый голос Хьюго де Рено. Робин увидел, как Гизборн скривился.
— Пречистая Дева! Кто это? — аббат замер на пороге, судорожно стиснув рукоять меча, и уставился на сидящего в кровати Робина. Потом хлопнул глазами, вытянул палец в сторону кровати и повернулся к Гаю за ответом. Тот отмер и ответ дал:
— Девица, не видите, что ли? Ну, то есть... уже нет. Но была девицей... раньше. Благородной.
Робин не придумал ничего лучше, кроме как пискнуть и кивнуть. Гай развел руками. Аббат покачнулся и чуть не сел на пороге.
— Гизборн, ты... притащил ее сюда?
— А куда я должен был ее притащить? К вам в опочивальню? Не знал, что вы понаблюдать...
Аббат побагровел, придушенно закашлялся и задал следующий вопрос:
— Э-э-э... Что здесь произошло?
— А то вам еще не доложили во всех красках? — яда в голосе Гая хватило бы на десяток гадюк. — Я оставил леди, чтобы проверить посты. Мой десятник напал сначала на нее, видимо, хотел попользоваться, а когда я пришел, то и на меня. С мечом. А это уже измена, и я его убил.
— Матерь Божия, спаси и сохрани! Дожили! Ладно, потом поговорим, а сейчас...
— А сейчас я желал бы утешить леди... всячески. Или хотите благословить нас?
При этих словах Робин, как ни была серьезна ситуация, едва удержался от смешка.
— Ты меня еще в обители извел своими выходками! — простонал аббат и убрался восвояси.
Гай заложил засов на двери и уселся прямо на пол. Робин выпустил одеяло, откинул с лица волосы и восхищенно воскликнул, правда, шепотом:
— Как ты это сделал?!
— Что? — тоже шепотом спросил Гай.
— Вот это все, что было до...
— Неважно. Но теперь тебе и в самом деле надо уходить.
— Если учесть, что мою одежду ты сжег...
— Принесу другую. Немного переждем, и схожу. Только на сей раз запри за мной. И побрейся!
***
Шаги и голоса стражников на лестнице стихли. Гай приоткрыл дверь, осторожно высунулся и осмотрелся. Убедившись, что все спокойно, он выскользнул наружу.
Робин закрыл засов и почесал в затылке. Пока Гизборна нет, надо что-то предпринять. Подумав, он решил все-таки побриться, и вскоре уже сосредоточенно скреб щеки, шею и подбородок кинжалом, который вытащил из-под кровати вместе с Альбионом. Соблазн удрать через окно был велик, но сил вряд ли достанет на такой фортель и, главное, не обернется ли это в глазах Гизборна против самого Робина? Возникшее между ними хрупкое почти доверие надо оберегать и лелеять — так сказал бы «дух-советчик». Но тот молчал.
— Эй, ты где? Отзовись! Вот почему тебя нет, когда ты так нужен?! Ты меня тоже бросил? Прямо как отец! Ну да, был неправ... И отец на самом деле меня не бросал, и ты...
Робин тяжело вздохнул и подумал, что этот загадочный голос долгие годы был с ним и в какой-то степени заменял ему отца. Да, часто раздражал до неимоверности, иногда хотелось, чтобы он исчез и не возвращался больше, но только сейчас Робин понял, насколько несерьезными были эти желания. И насколько сложной оказалась ситуация, в которую он попал. Хотя не только он, Гай тоже. Надеяться они могут лишь на самих себя и — несколько дней назад об этом было еще страшно подумать — друг друга. Понимает ли Гай? Как сделать, чтобы понял?
От раздумий Робина отвлекло тихое царапанье по двери. Он подошел, протянул руку к засову, не решаясь открыть. Кашлянул, хотел было попытаться изобразить подобие женского голоса, но из-за двери раздалось.
— Локсли, это я.
Гизборн и впрямь вернулся со свертком, бросил его Робину.
— Одевайся.
Сверток оказался женским платьем, да не для простой горожанки. Робин хмыкнул, поднял платье за рукава, однако влезать в него не торопился.
— Помочь? — деловито осведомился Гизборн.
— А ты что, умеешь? И где ты это взял?
— Не важно, где. И да, я женщину не только раздеть могу. Вот, руки сюда суй... а голову сюда... Сюда, а не туда!
Вскоре вполне прилично одетый Робин путался в длинной юбке и не знал, куда спрятать меч.
— И так нехорошо, и эдак торчит...
— Хвост из него сделай!
— А в ухо?
— Я не шучу, иначе ты его не протащишь.
— Идти неудобно же, по ногам бьет.
— А ты ступай осторожно, благородная дама все-таки.
— Которая безбожно хромает?!
— У каждого свои достоинства, — Гизборн ухмыльнулся, вытащил из сундука давешний плащ. — Стой спокойно, я плащ на тебя надену. Так, пройдись...
Робин сделал несколько шагов, Гизборн сосредоточенно и мрачно рассматривал его, скрестив руки на груди. Потом запахнул плащ на Робине сначала на одну сторону, затем на другую. И опять на ту же. Нахлобучил капюшон, так и сяк, и снова так. Еще раз окинул его взглядом с головы до ног, вздохнул и вынес вердикт:
— Сойдет. Скоро к вечерне прозвонят, и пойдем. Капюшон не вздумай снимать!
— Так я ж не увижу ничего, споткнусь еще.
— На мою руку обопрешься.
***
На лестнице Робин все-таки запнулся, но Гизборн не дал ему упасть, обняв за талию. Показалось, что еще чуть-чуть, и он услышит: «Осторожнее, моя леди!» Они спустились, миновали несколько коридоров и площадок — караульные при виде командира вытягивались по струнке и преданно пожирали его глазами, а от «дамы» опасливо отводили взгляд. Еще один коридор сменился длинной извилистой галереей. Робин не ориентировался вовсе, полностью полагаясь на Гизборна. И ведь тот сейчас мог завести его куда угодно, а приходилось доверять, даже на руку опираться. И Робин доверял, самому себе удивляясь. Вообще, за прошедшие дни Гизборну он доверялся едва ли не больше, чем друзьям за два года, и в не менее опасных ситуациях. Они оказались не честнее Гая, а он в этом — не хуже них. Вот ведь какой выверт случился!
На очередной площадке Гай повернулся к нему, собираясь что-то сказать, но тут темноты выплыл огонек свечи, а следом и Хьюго де Рено, который эту свечу нес. Закутанный в плащ Робин старался не попасть в полосу тусклого света. Что чертов церковник делал тут ночью? В отхожее место шел? Гай встал между ними, загородив Робина собой.
Аббат недовольно уставился на них, потом с мученическим видом поднял глаза к потолку и сварливо произнес:
— Ох, Гизборн, твое неуемное... — договаривать, что именно неуемное, Хьюго не стал. Вместо этого добавил: — Ты уже половину Ноттингема умудрился... Может, остановишься?
— Как же остановлюсь-то?
Наигранная наивность в голосе рыцаря от Робина не ускользнула, и он с трудом сдержал смешок. А Гизборн, как назло, продолжал:
— Ведь еще половина осталась! И окрестности, почитай, не освоенные. Сами же мне выговаривали, чтобы не бросал начатое.
— А твои элсдонские похождения не в счет?
Робину показалось, что аббат хотел Гизборна поддеть, но тот ответил на удивление невозмутимо:
— Ну, разве что. Да и невелика деревня. Раз, два — и девки кончились.
— Изыди с глаз моих, кобель похотливый!
— Слушаюсь, милорд аббат, — усмехнулся Гай.
— Как... управишься, зайдешь ко мне. Что глаза свои распутные вылупил?
— Так думаю, зачем зовете?
— Распоряжения на завтра получишь. Сгинь! И шлюху свою выставь поскорее!
— Она не шлюха, а честная благородная девица... была.
— Да мне плевать, но чтобы духу ее тут не было!
Аббат, брюзжа себе под нос, уплыл дальше по коридору. А Гизборн, подхватив «девицу» под локоть, открыл какую-то дверь, и они выскользнули наружу. Сначала во внутренний двор, потом через ворота и за крепостную стену. Стражники усиленно делали вид, что ничего не происходит, и никого здесь нет.
Робин хромал вдоль стены по узкой тропинке, цепляясь за руку Гизборна. Пока не отошли подальше, нужно продолжать прикидываться дамой. Вот сейчас они, спасая свои жизни, действуют вместе, и у них, кажется, получается. Гай должен это понять и почувствовать, тогда будет легче склонить его к союзничеству. А дальше придумать, как заполучить и в личное пользование. Но это позже.
Со стены донеслось бряцанье оружия, звук смачного плевка и голоса. Робин прислушался.
— Ох, Сэнди, изумляюсь я сэру Гаю.
— А чего?
— Это ж целую седмицу не выпускать ту девку из постели! Вот тебя, например, на сколько хватило бы? Только честно.
— Ну... может, у ней промеж ног чего особенное?
— Ага... Только не вздумай проверять, а то отправишься за Джеком, упокой Господь его душу! Допрыгался. Говорил я ему, хватит с тебя Молли, так нет, понесло его... на чужой пирог. Да на чей!
— Угу. Сэр Гай уж озверел, так озверел. Измолотил Джека, что твоим моргенштерном. Во силища-то и умение!
— Да уж.
— Но знаешь, что-то мне кажется, Майлз прав, когда говорит, что брюнетки в постели горячее блондинок. А у этой точно...
— Тут, скорее, что-то особенное между ног у нашего... На него ж бабы всех мастей и сословий вешаются, значит, есть за что. Нам-то таких милостей никто не дарит.
— Ладно, переживем... А сэра Гая даже пожалеть можно: заездила так, что кожа да кости остались, и аж ветром от усталости шатает.
— Видать, он ее тоже изрядно загонял... А как ты думаешь, Сэнди, куда он ей вставил, что она так хромала?
— Куда нашел, туда и вставил! И лучше об этом ни гугу! Я вот думаю, надо Молли утешить. Она баба в самом соку, все при ней, негоже ей одной оставаться-то...
— Ну и разговорчики у вашей стражи! — сдавленно хихикнул Робин.
— А что им еще обсуждать-то, как не мои похождения? — устало буркнул Гай. — Трактаты Блаженного Августина, что ли?
— Можно подумать, ты их читал, — съязвил Робин по привычке, и тут же мысленно обругал себя, что не прикусил вовремя язык. Вряд ли разумно подначивать того, кого хочешь привлечь на свою сторону. Да и просто... привлечь.
— В замке Глостеров удалось прочитать начало «Исповеди». А потом... мне нужно было отправляться на континент, — хмуро отозвался Гай.
— Так ты образованный?
Эта мысль Робину раньше как-то не приходила.
— Грамоте обучен, писать умею. А образованного человека я знаю только одного — графа Глостера.
— А я вот не умею, но всегда хотел, — с легкой завистью вздохнул Робин.
— Многие знания — многие печали, Локсли. Не умеешь читать, значит, не сможешь прочесть и узнать то, с чем придется жить. Мне грамота не принесла ничего.
— И все-таки...
— Ну, если тебе так уж... — начал было Гай, но оборвал себя на полуслове и дальше молчал.
***
Они добрались до перелеска, и Гай остановился, давая понять, что дальше не пойдет. Но и Локсли уходить не спешил, скинул капюшон и пристально смотрел ему в лицо. В зеленых глазах читался неподдельный интерес и что-то еще... непонятное. За последние дни такое бывало часто, и Гай вроде бы начал привыкать, старался не обращать внимания. Но все равно от этого взгляда становилось не по себе. Когда Локсли целился в него из лука, и то было гораздо спокойнее. Впрочем, еще немного, и все закончится. В следующий раз на него будет смотреть уже привычный Робин Локсли — тот еще, пусть не такой уж и мерзавец, но изрядный стервец и придурок. И разбойник. Ну вот чего он стоит?
— Гай, я подумал, что мы можем объединиться. И тогда де Рено ответит за все.
— Что?
Эти слова прозвучали столь внезапно, что Гай невольно вздрогнул. Локсли решил на прощание пошутить? Ничего себе шуточки! Он никогда такого не понимал, и понимать не собирался. А Локсли мало того, что говорил предельно серьезным тоном, так еще и добавил:
— Не отвергай мое предложение сразу. Сколько тебе потребуется времени, чтобы над ним подумать?
Гай внимательно смотрел на него и не понимал, как к этому относиться. Локсли не шутил. Действительно не шутил, Гай нутром чувствовал.
— То, что ты мне предлагаешь, — медленно произнес он, — называется государственная измена. Измена королю.
— Этот король не стоит преданности, Гай. Особенно твоей. И не говори, что ты сам так не думаешь.
— Что я думаю, а что нет, Локсли, никогда и никого не...
— А меня — да. И всегда будет.
— Я тебе уже сказал.
— Тогда я буду спрашивать снова и снова, пока ты не согласишься. Я тоже умею быть упрямым.
— Но не упрямее меня.
Робин улыбнулся.
— Тогда, может, для начала объединим наши упрямства? А когда ты увидишь, что от этого есть прок...
— Тебе пора, скоро совсем стемнеет, — перебил его Гай. Надо было заканчивать разговор, пока он не ляпнул что-нибудь... не то. О чем потом пожалеет.
— Ты же знаешь, что темнота мне не помеха.
Робин решил больше не настаивать, еще раз улыбнулся и скрылся в зарослях.
***
Гай поднялся к себе после нудного разговора с аббатом, снял пояс с мечом, стащил блио и устало вытянулся на кровати. Постель еще хранила запах того, кто лежал на ней эти дни, что вызывало странные мысли и еще более странные чувства. Два года назад этот лесной мерзавец ворвался в его, Гая, жизнь и превратил ее в преисподнюю. А теперь вообще умудрился пролезть туда, куда вход был закрыт для всех. Перевернул там все с ног на голову, заполнил собой и оказался не такой уж сволочью. Выяснилось, что с ним можно весьма неплохо разговаривать и даже договариваться. Локсли на самом деле был честен в своих поступках и в своем благородстве, как сам его понимал, этот в чем-то очень наивный мальчишка, который думал, что в Шервуде он свободен. Вот он был тут, еще сегодня утром, а теперь исчез, оставив после себя странную пустоту, и эта пустота пугающе быстро превращалась в тоску.
Раньше Гаю было хорошо здесь одному, а сейчас... Его привычный мир рухнул, и одиночество перестало быть желанным. Никто не лез с разговорами, не смотрел чертовыми зелеными глазами, не нуждался в перевязке, в отваре, в тепле и в защите. Не с кем было делить ужин. Некому было отвечать на дурацкие вопросы... Дьявольщина!
Гай скрипнул зубами. Он устал, ему нужно нормально выспаться. Благодарение Пресвятой Деве, теперь он снова может спокойно спать на собственной кровати, один и в тишине. А эти странные разговоры... всего лишь прощальный поклон. Гай просто не сразу понял. Завтра будет новый день, все войдет в прежнюю колею, и останется только забыть обо всем, что случилось. Забыть как можно скорее.
***
Робин отошел подальше от опушки, вытащил наконец из-под платья меч, подобрал юбки и заковылял по едва заметной тропинке, все еще улыбаясь. Однако вскоре улыбка сменилась грустью и сожалением, что Гай не идет сейчас рядом с ним. Затем она уступила место пониманию, что тому просто нужно время. Гай поймет, все поймет. Хотя регулярное напоминание не повредит. Как лучше поступить, что и как сказать? Робин поймал себя на мысли, что совет странного существа был бы как нельзя кстати. Но голос, который слишком во многом оказался прав, не появлялся. Зато появились Тук с Маленьким Джоном и на радостях чуть не сломали Робину ребра. Оба набросились с вопросами и расспросами, особенно удивляясь его наряду.
— Одолжили, — коротко бросил Робин, прикидывая, как будет выкручиваться.
— Как ее зовут?
— Неважно, Джон. Мне бы раздобыть нормальную одежду.
— В Уикеме добудем. А она красивая?
— Красивая.
— А ты ее того?..
— Там все сложно.
— Она замужем? — вставил свои полпенса Тук.
— Нет.
— Она благородная? — не унимался тот.
Робин смущенно шмыгнул носом, лихорадочно соображая, как бы увильнуть от дальнейших расспросов, но Маленький Джон брякнул:
— Знамо дело, благородная! Тук, ты глаза-то раскрой поширше и глянь на платье.
— Не ширше, а ширее, сколько тебя учить, деревенщина? Вот все из-за тебя!
— Чего из-за меня-то опять?
— Ну-ка, тихо! — оборвал их Робин, воспользовавшись удачным моментом. — Не могу я идти в лагерь так, я сюда-то еле доковылял, в юбках запутался.
— Значит, пойдем в Уикем, — ответил Маленький Джон.
— И туда, и в лагерь я точно не дойду. Пока что.
— Значит, пойду я!
— Нет, ты не пойдешь, ты уже там был, не помнишь, чем все закончилось? — встрял Тук. — Я пойду.
— Хорошо, а мы с Джоном потихоньку двинемся в лагерь.
— Я тебя понесу.
— Не надо, дружище, я просто обопрусь на тебя.
Осторожно пробираясь через заросли, Джон не отставал с вопросами, а Робин мысленно чертыхался, но старался отвечать, хоть и весьма двусмысленно.
— Робин, ну так что, ты ее... того?.. Клянусь, не скажу Марион.
Робин замялся. А Джон с присущей ему простотой и прямотой сделал вывод:
— Значит, не дала.
— Я же говорил, там не так все просто...
— Может, яблочко еще не созрело, рано яблоню трясти? А как само созреет, так и в руки упадет.
Джон заявил это с уверенностью человека, знающего, о чем говорит, и познавшего предмет на собственном опыте.
— Это яблочко само, Джон, не созреет никогда, — с горечью произнес Робин, не успев прикусить язык.
Джон поскреб в бороде и глубокомысленно изрек:
— Значит, надо его созреть.
Логика Маленького Джона по убойности могла сравниться разве что с его дубиной. И ведь он был прав. Вот только как... созреть-то? Робин с головой ушел в размышления, не заметил бревно и чуть не полетел носом в землю, взвыв от боли в ноге. К счастью, Джон его вовремя поймал.
— Видать, и впрямь хороша. Ничего, — он хлопнул Робина по плечу. — Даст. А Марион я молчок.
— Угу.
То ли бревно оказалось волшебным, то ли встряска что-то прояснила в голове, но у Робина начал складываться план действий.
Глава VIII
— Здравствуй, Гай.
Локсли не нападал, просто стоял, прислонившись к дереву. Явно поджидал. И взгляд снова был пристальный и странный, как тогда, при прощании.
— И тебе не хворать, — хмуро ответил Гай, натянув поводья.
Фьюри недовольно всхрапнул. Выбор невелик. Гай настороженно озирался по сторонам. Вся шайка наверняка засела в кустах. Начинается... Опять драка и какая-нибудь очередная выходка.
— Денег нет, предупреждаю сразу. И от твоих обысков и прочего балагана они не появятся.
Локсли усмехнулся, но не с обычным нахальством, а грустно и даже с каким-то сожалением. Гай насторожился еще больше. Разбойник помялся и наконец произнес, слегка запинаясь:
— Я не... Я хочу вернуть тебе плащ. И... остальное.
— Что? — Гай не поверил своим ушам.
— Мог, конечно, тебе домой подкинуть, но подумал, что лучше отдать лично. Ну что ты на меня так смотришь?
Гай смотрел, силясь понять, чего ожидать. Локсли вроде бы в драку лезть не намеревался, но... По-хорошему, драться совсем не хотелось. Если обойдется без мордобоя и махания мечами, можно считать, что день прошел удачно.
Локсли отлепился от дерева, подхватил сверток и спустился на дорогу. Гай невольно отметил, что тот еще хромает, но уже не так сильно. Остальные как-то подозрительно не высовывались, как будто их тут вовсе нет. Локсли что, один?
— Гай?
— Кхм... я думал, ты его продал давно, — сказал Гай первое, что пришло в голову.
— Нет, я не могу продать, что мне одолжили. Могу только вернуть с благодарностью.
Расстояние между ними стремительно сокращалось. Фьюри косил глазом, но стоял спокойно.
— Что? С чем? — Гай решил, что ослышался.
— Плащ и платье, Гай. С благодарностью, — повторил Локсли. — Спасибо, возвращаю тебе все в целости и сохранности.
Он подошел вплотную, протянул Гаю сверток. Тот непроизвольно взял его и оторопело уставился на разбойника. Локсли улыбнулся.
— Кстати, я очень рад тебя видеть.
Гай судорожно сглотнул и смог лишь выдавить нечто бессвязное:
— Ну, ты...
— В самом деле рад.
— Если потом все равно будешь грабить, то зря отдавал мне его сейчас. Плащ, в смысле.
Гай наконец пришел в себя. Локсли просто решил поиграть, все как обычно. Вот сейчас выхватит меч или свистнет, и... Но следующая фраза снова выбила у него почву из-под ног.
— И не подумаю. С союзниками так не поступают.
— С каких это пор мы стали союзниками?
— С недавних.
— Давай спишем это на то, что ты... что-то говорил про признательность за помощь?
— Нет, Гай, не спишем. Ты принимаешь мое предложение?
— Я тебе уже говорил...
— Да, говорил, но подумай еще раз.
С этими словами Локсли растворился в лесу. Гай остался на дороге один, переводя растерянный взгляд со свертка в руках на заросли и обратно. Из-за деревьев никто не выскакивал, стрелы не летели. В голове царил полный сумбур. Вот что это сейчас было? Локсли сошел с ума? А может, он сам? Или это опять наваждение?
***
Следующая их встреча произошла ровно через семь дней в Уикеме. Гай, сидя за столом на деревенской площади, копался в жалобах и прошениях, что весь месяц собирал староста. Локсли, чтоб его черти взяли, появился как из ниоткуда и уселся рядом с ним на лавку. Гай от неожиданности дернулся.
— Извини, не хотел тебя пугать, просто старая привычка.
— Что?
— Я честно не хотел!
Ситуация до боли напомнила то, что произошло здесь на Литу, и Гай скривился. Локсли сначала вскинул бровь, а потом до него дошло.
— Понимаю, — он нахмурился и шмыгнул носом. — Мне тоже неприятно об этом вспоминать.
— Ты что здесь делаешь? — Гай не верил собственным глазам. И ушам. — Я ведь с отрядом!
— Мои ребята держат твоих людей на прицеле. Так что все хорошо, нам никто не помешает.
— А меня кто держит? Как ты объяснишь, что мы еще не деремся на глазах у всех?
— Как объясню... Скажу, что приставил тебе кинжал к горлу. Не могу же я сказать им, что не хочу этого, да и не драться пришел. И ты тоже драться не хочешь, только не признаешься.
Да, Гай не хотел драться. И дело даже не в том, что его противник еще не вполне здоров. Просто в голове крутилась мысль, что Локсли сейчас в прежнем статусе, а значит, сражаться с ним надо всерьез. Но слишком неправильно устраивать смертельный поединок с тем, кого ты своими руками перевязывал и поил отваром от лихорадки. Гай тяжело вздохнул и снова скривился:
— Тогда говори, зачем пришел.
— Ну, Гай, ты же знаешь, что я хочу.
— Я тебе уже сказал.
— Какой же ты упрямый
— Я тебя предупреждал.
Робин сидел к Гаю вплотную и был уверен, что со стороны никто ничего не поймет. И его люди, и крестьяне решат, что все как обычно. На быстрое согласие он, конечно, не рассчитывал, хотя и был бы ему рад. Но яблочко еще явно не созрело.
— Ну и что? Я тоже упрямый и не собираюсь отступать.
— Поэтому еще раз предлагаю самый приемлемый выход из этого дурацкого положения. Давай сделаем вид, что ничего не было, всего лишь маленький эпизод, про который легко можно забыть.
— Маленький эпизод? Гай, да все это... — Робин покачал головой. — Тогда все, что происходило между нами с первой встречи тоже маленькие эпизоды. А ты сможешь забыть хоть что-то из того, что я тебе сделал?
Гай молчал. Но Робин видел, как сжались его челюсти и побелели костяшки пальцев.
— Вот видишь. Ничто не забывается, Гай! Ничто и никогда. Поэтому я не могу забыть ни того, что ты сделал мне, ни того, что ты сделал для меня. Но разница в том, что второе я и не хочу забывать.
— Пустые слова и ничего больше.
— Нет, Гай, я чувствую, что один круг заканчивается и начинается другой. И не стану просто наблюдать, как все катится к дьяволу. Не хочу.
— Думаешь, я хотел, чтобы все покатилось к дьяволу, когда ты решил поиграть в судью и палача, а потом и в благородство, чтобы уж сразу?
Слова били наотмашь не хуже кулака. Робин побледнел, сжал губы и отвернулся. Гай тоже. Повисло тягостное молчание.
Гай был зол. Вот какого черта Локсли явился и снова бередит душу? Может, все-таки врезать ему хорошенько? Вряд ли удар останется без ответа, и это сразу все расставит по местам. Хмурый Локсли тем временем поднялся с лавки, но вместо того, чтобы или вытащить оружие, или уйти, вдруг встал за спиной Гая, положил ему руки на плечи. Наклонился и прошептал прямо в ухо, обжигая дыханием:
— Прошу, Гай, подумай еще. Мне правда не все равно.
И исчез, словно его тут и не было.
***
Шерифу, конечно же, донесли, что его помощник имел разговор с Робином Локсли. И, разумеется, шериф желал знать, о чем.
— Обсуждали «Бестиарий»! — рявкнул Гай, которому уже на все было плевать. — Что вы хотите от меня, милорд?
Он стоял напротив шерифа, опираясь руками на стол. Как же ему надоел этот плюгавый мухомор! Аббат, сидевший чуть поодаль, придвинул серебряный кубок поближе к себе, а потом и вовсе умыкнул его со стола. Да и сам отодвинулся от греха подальше.
— Меня держали на прицеле, а Локсли как всегда паясничал и издевался, поскольку денег у меня в кошеле не нашел. А не нашел потому, что жалованье вы мне уже второй месяц не платите!
Робер де Рено покосился на брата, еще раз окинул взглядом своего помощника и примирительным тоном произнес:
— Да успокойтесь, Гизборн! Будет вам все ваше жалованье, вот сегодня и будет, зачем так орать?
***
«Пресвятая Дева, за что мне все это?» — думал Гай, перебираясь вброд через ручей, который после затяжных дождей изрядно расширился. И что еще хуже, сделался глубже, чем был, превратился в самую настоящую реку. Там, где раньше вода доходила коню до колена, теперь поднялось по брюхо. Но иной дороги в аббатство не было, разве что через Шервуд. Лучше уж вымокнуть.
Фьюри наконец выбрался на берег, Гай облегченно вздохнул, и тут его настиг большой и крайне неприятный сюрприз. Вот зачем, спрашивается, ездить в аббатство Святой Марии другой дорогой? Правильно, потому что на ней нельзя встретить Локсли. Точнее, так было для кого угодно, только почему-то не для Гая.
— Я уж подумал, что тебя унесет течением.
— Могу повторить, надеюсь, тебе повезет, — скривился Гай, всерьез разворачивая коня.
— Ты что, рехнулся? Давай обратно!
— Локсли, что ты здесь делаешь?
— В миле выше по течению есть узкое местечко, и если перебросить веревку...
— Я спросил, что ты здесь делаешь, а не как сюда попал. Причем один.
— Да вот подумал, что в аббатство ты поедешь именно этой дорогой, — Локсли обезоруживающе улыбнулся. — Тебя последнее время у нас совсем не видно. В общем, я тебя тут жду.
— Зачем? Тебя вдруг заинтересовала переписка братьев де Рено? Ты же читать не умеешь. Да и в письмах этих, кроме взаимных плевков ядом, ничего нет.
Интересно, если поднять Фьюри с места в галоп, выстрелит Локсли ему вслед или нет? Гаю почему-то казалось, что не выстрелит, но проверять не хотелось.
— Ну и пусть себе плюются, я с тобой поговорить хочу. Может, ты слезешь с этого своего дьявола?
— Если ты думаешь, что...
И что, спрашивается, здесь делает сам Гай? Спешивается и разговаривает с Робином Локсли, между прочим, разбойником.
— Именно это я и думаю. И мне кажется, ты не веришь в то, что мы можем сделать вместе. Мы, понимаешь? Не ты или я поодиночке. А не веришь потому, что... Только не обижайся сразу и не кидайся на меня, я не хочу с тобой драться, — Локсли поднял руки. — Так вот, ты просто боишься, что не получится. Из-за того, что не знаешь. А не знаешь, потому что никогда не пробовал. А это как... Я вот тоже Хэрну не сразу поверил и даже испугался... очень испугался.
Локсли говорил и говорил, нес какую-то запредельную чушь, а Гай смотрел на него и молчал. Тот в свою очередь тоже не отводил взгляда, и в глазах его вновь подозрительно не было вражды — они светились по-другому. И все вдруг стало ясно, как божий день: этот до сих пор хромающий комедиант, этот безнадежный романтик и идеалист, верящий, что рогатое чучело не положит его самого на алтарь, если возникнет необходимость, предлагал вовсе не измену королю и не союзничество. И даже не то, что они вдвоем могли устроить шерифу как должностному лицу и лично. Подо всей этой шелухой Робин Локсли на самом деле предлагал ему совсем другое: «Я случайно заглянул тебе в душу и не обнаружил там чудовищ и драконов. Я хочу показать тебе, что у меня их тоже нет. Может быть, в благодарность за помощь, может быть, потому что после всего случившегося по-другому не могу. Прошу, не отталкивай меня!»
Это не укладывалось в голове, но Гай чувствовал, что Локсли искренен, как никогда. Он смотрел в горящие зеленые глаза, на воодушевленное лицо своего теперь уже бывшего врага и пытался вспомнить, кто последний раз делал что-то подобное для него, никому не нужного безземельного рыцаря, да к тому же ублюдка? Только Элен и его наставник, сэр Вильгельм де Тур. Как же давно это было, и как же он устал с тех пор таскать на сердце тяжеленную броню. Один раз скинул ради другой женщины... Нет, даже не ради нее самой, а ради призрачной возможности отогреться с ней. Скинул — и его чуть не повесили. И вот Робин Локсли, паскудный сакс и разбойник, в который раз предлагает ему второй шанс, невероятно странный и совершенно безумный от начала до конца. Но будет ли третий? Или Гай навсегда останется в этом дерьме? Сколько он пытался выкарабкаться, и все разбивалось, как волны о скалы. Неужели его судьба — до конца дней своих барахтаться в болоте этой убогой жизни и ненавистной службы? От такой перспективы к горлу подкатывала тошнота. Противоречивые вопросы не давали покоя. Почему Локсли решился на это? Вдруг все — лишь искусный обман и наваждение их проклятого лесного божества? А если правда?
— Знаешь, когда ты вез невесту де Рено в Ноттингем, мы сидели в засаде, следили за вами, и я подумал, ведь не может быть, чтобы ты всегда был таким злобным и... — Локсли помолчал, словно собираясь с духом: — Ты, наверное, тоже когда-то был... Вернее, не был таким. И тоже кого-то любил, просто... так получилось.
Гай окончательно оторопел и осознал вдруг, что опять Локсли говорит совсем не то, что говорит.
«Сможешь ли ты когда-нибудь отпустить свою боль, как стараюсь это сделать сейчас я? Сможешь ли ты когда-нибудь открыть хоть часть своей души для меня, как сейчас пытаюсь это сделать для тебя я?»
Сможет ли он простить и забыть то, что Локсли... После его же слов, что ничего не забывается? На миг старая злоба вскинулась, оскалила клыки, и перед глазами пронеслось все, что между ними было. Гай скривился, внутри все скрутилось в тугой комок, но вскоре ярость схлынула, уступив место опустошению. Робин на миг опустил глаза и закусил губу, а Гай все так же смотрел на него и молчал. Сможет ли забыть, что ему сделал Локсли? Однозначного ответа на этот вопрос не было. Наверное, все-таки нет. Но тогда в Ноттингеме Гай выиграл самую важную битву — вернул к жизни, в первую очередь, себя. И сейчас ему многое виделось по-другому, в том числе, и Робин Локсли.
Более того, он вдруг поймал себя на безумной мысли, что ему тоже не все равно. Что он не хочет просто наблюдать со стороны, как повернется судьба этого лесного придурка, искренне верящего в справедливость, равенство, братство и свободу. А повернуться она может весьма плачевно. Локсли ведь наивный, как ребенок, и до сих пор не понял, что всех этих вещей в мире не существует. И он не виноват, он просто таким родился, как родилась с самым милосердным и добрым сердцем прекрасная Элен, да хранят ее Пресвятая Дева и муж, который знает, что за сокровище ему досталось.
Они чем-то похожи, Робин и она... Элен умела находить что-то хорошее и доброе во всех и во всем, поддерживать это и лелеять — редкий дар, у Гая такого не было никогда. А Робин верит, что все его действия служат добру, неважно, как это выглядит и чем оборачивается на самом деле. Их обоих нужно защищать, но семья Элен могущественная и знатная, они смогут. А кто сохранит Робина Локсли? Друзья? Они сами угодили вместе с ним в ловушку этой веры. Хэрн? Рогатому глубоко на все плевать, у него своя игра, а Робин этого не знает, просто наивно ему верит. Но Гай-то знает! И попробует его защитить. Не факт, что получится, но хотя бы попытаться стоит, все равно больше некому.
И ведь Робин сказал кое-что любопытное: Гай боится, потому что не знает, а не знает, потому что не пробовал. А попробовать хотелось бы, если честно. Надо же когда-то начинать делать что-то, интересное и нужное лично ему? Он слишком долго жил приказами и обязательствами, и к чему это все привело?
Если удастся сделать Локсли своим... ну, пусть будет другом, и выяснить наконец, что же он такое... Ведь у Гая нет никого, кто мог бы так называться, уже давно нет, так почему не Робин Локсли? Он уже почти забыл, как это — дружить. Или все-таки ничего не забывается? Может, и так. Но в любом случае, в жизни Гая хотя бы поубавится дерьма. А может быть, даже появится что-то хорошее. Ведь речь идет о шансе изменить свою жизнь, и заодно не дать пропасть этому шервудскому недоразумению, без которого станет так пусто и, что уж скрывать — совсем отвратительно. Этим шансом надо воспользоваться, как бы нелепо или невероятно он ни выглядел. Потому что другого наверняка не будет.
«Ну вот что ты сейчас наплел? Что ты наплел, я тебя спрашиваю? А если он тебя не поймет? Не угадает, что ты ему хотел сказать на самом деле?»
— Ты вернулся! Я так... рад!
«Конечно, вернулся. Я же не могу бросить тебя на произвол судьбы. Но это не главное. Яснее сказать не мог? Он же тебя не поймет».
— Он должен.
«А если нет? Готов ждать, пока он догадается?
— Но ведь я же...
«А если нет? Готов ли ты смириться с этим?»
— Но я же догадался! И он сможет. Обязательно сможет!
«О чем ты догадался, Робин?»
— Что это... что это ты... отец.
«Да, мой мальчик, это я».
Робин не знал, что еще сказать, и просто ждал. И тут мрачный взгляд Гая смягчился. Он едва заметно улыбнулся, неловко, словно забыл, как это делается, и произнес:
— Да... любил, — помолчал немного и тихо добавил: — Ее звали Элен.
Эпилог
— Запомни хорошенько, тебя зовут Том Линдси, ты личный курьер леди Гизборн, что живет сейчас в монастыре Керклис. Ты везешь письмо для леди Кэтсвилл, ее подруги и дальней родственницы, которая живет неподалеку от Дувра.
— А где настоящий Том Линдси?
— А давай ты не будешь задавать дурацкие вопросы?
— Почему ты не хочешь поехать со мной?
— Еще более дурацкий вопрос. Потому что кто-то должен остаться прикрывать тебя здесь. По-настоящему прикрывать, а не как ты... Что, хотел красиво сдохнуть на камнях? Позер!
— Гизборн!
— Да, я не прав, успокойся уже.
— Но они?..
— А что они? Им, вообще-то, плевать за каким Сыном Хэрна идти, если ты еще не понял. Кстати, твоему Хэрну тоже все равно, кто у него в сыновьях. Поэтому, Локсли, сейчас ты садишься на лошадь и со скоростью ветра исчезаешь из Ноттингемшира, а лучше — вообще из страны. Хотя бы на год. А я поеду мурыжить шерифа дальше. И будь осторожен.
— И ты, Гай... Ты будешь теперь один.
— Я почти всегда один, Робин. Я привык.
***
Гай остановил Фьюри на вершине холма и, прикрывая ладонью глаза от солнца, следил, как по тракту на юг движется маленькая фигурка на серой лошади. У него есть немного времени, подождать, пока Робин скроется за поворотом. Потом нужно возвращаться в Ноттингем и жить дальше так, как и жил, чтобы никто и ничего не заметил и не заподозрил. У него получится, потому что главную свою битву он уже выиграл. А все остальные сражения — это мелочи.
Гай уже хотел подобрать повод, как Робин остановил коня и обернулся. Лица он уже не мог разглядеть, но был уверен, что тот улыбается, нахально, как всегда. Робин вдруг помахал ему рукой, и от этого на душе сразу стало теплее. И Гай поднял руку в прощальном жесте.
Робин, щурясь от солнца, смотрел на всадника, изваянием застывшего на холме.
— Я вернусь, Гай! — прошептал он. — Не к ним, но за тобой. Я вернусь к тебе, и тогда ты поедешь со мной. И тебе придется привыкать, что рядом всегда буду я.
