Автор: alisahansen
Бета: volhinskamorda
Размер: мини, 1487 слов
Пейринг/Персонажи: Робин из Локсли и его внутренний голос, остальные мельком.
Категория: джен
Жанр: юст
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: В хорошие дни этот голос не появлялся вовсе, а в плохие от него было не избавиться.
Примечание: таймлайн «Ведьма из Элсдона»
Размещение: запрещено без разрешения автора
Если бы кто-то спросил у Робина Локсли, кого он терпеть не может больше всего и потребовал бы предельно честного ответа, то ответ этот весьма удивил бы. Все дело было в том, что самой ненавистной Робину персоной был вовсе не пресловутый Гизборн и даже не шериф. Больше всего Робин не мог терпеть, того, кто все время сидел у него внутри, и за глаза иначе как «язвой» не именовался. Но сие было большой и страшной тайной. В хорошие дни этот голос не появлялся вовсе, а в плохие от него было не избавиться.
Тот день, когда Уилл притащил к ним Джаннет, начинался просто великолепно. «Эту язву» было не слышно уже почти месяц, с тех самых пор, как они поцапались из-за Гизборна и тут…
«Я понимаю, что Скарлетт хочет забыться в объятиях женщины, но что-то мне она не нравится».
— Смилуйся, Хэрн, я уж думал…
«Не дождешься!»
— Ладно, что ты придираешься? Главное, что она нравится Уиллу.
«И твоей жене она тоже не нравится. Какая-то она… мутная!»
— Ой, изыди, надоел!
«Ну, если ты настаиваешь…»
— ДА!
Когда выяснилось, зачем к ним в лагерь попала эта травница…
«Что я тебе говорил?»
— Ты заткнешься?
«Ты меня никогда не слушаешь! Вот, например, когда я тебя предупреждал, что этот твой лопух зарится на твой лук и через него ты вляпаешься в историю, ты меня послушал? Ты сказал…»
— Не оскорбляй моего названного брата!
«Вот именно!»
— Его отец погиб защищая нас, свою семью, между прочим!
«Семью? А ты-то тут при чем? С каких пор ты стал его семьей?»
— Я…
«И с чего бы это Мэттью-мельнику так геройствовать? Защищал он! Раньше за ним такого не наблюдалось, но зато наблюдалось другое. Помнишь, когда вы с Мачем должны были отвезти мешки в поместье Торнтонов? Ты вместо того, чтобы следить за ним, отправился на свидание к дочке пасечника Хельге, а у Мача по дороге «пропало» — пропало ли? — два мешка. В общем, когда запахло жареным, Меттью-мельник живо прикинулся дураком и сделал вид, что ничего не понимает. И свалил все на вас и ваше разгильдяйство. А вы тогда отделались только чудом! Всыпали всего-то полдюжины плетей. А Торнтона ты знаешь, его обдурить практически невозможно. Если уж твой названный отец умудрился обмануть его, так почему не смог Гизборна, а?»
— Опять ты за свое! И что же, по-твоему, там произошло?
«У тебя была возможность все выяснить, но ты очень торопился. Не помнишь разве?»
— Я поступил правильно, я вообще мог...
«Не ври! Не мог. Во-первых, я тебе не позволил, а во-вторых... Кстати, а зачем тебе сейчас весь этот балаган?»
— Я должен спасти Томаса из Элсдона. А ты сейчас заткнешься и не будешь мне мешать.
«Все-все, молчу».
Но чтобы спасти Томаса надо как-то попасть в замок, так почему не воспользоваться тем, что Гизборн у них? В этих доспехах можно пройти через охрану, и никто не догадается…
— Раздевайся! — скомандовал Робин Локсли стоящему перед ним рыцарю. Тот смерил его презрительным взглядом.
— И не подумаю!
— А вот я думаю, что с кинжалом у горла ты станешь сговорчивей! — и Робин, вытащив свой кинжал, приставил его к шее рыцаря.
— Разве? — не впечатлился тот.
— Я могу тебя убить.
— Валяй! Труп раздевать легче не будет.
Вот умеет этот мерзавец сохранять присутствие духа даже в такой ситуации.
«И об этом я тебе тоже говорил», — пронеслось в голове весьма ехидно, но Локсли отмахнулся и продолжил:
— Гизборн, ты, кажется, не понимаешь всей серьезности своего положения. Или ты сейчас снимаешь…
— Тебе надо, ты и снимай!
«Вообще-то, он не так уж и неправ».
С трудом расстегнув застежки на бригандине, Робин едва не выронил ее из рук, когда стащил с Гизборна. Ну и тяжелая же штука! Увидев его недоумение, Гизборн усмехнулся, и захотелось стереть с лица эту ухмылку.
— Сколько стоит твоя жизнь, Гизборн?
— Дурацкий вопрос, Локсли.
— На который, тем не менее, я хочу получить ответ.
— От кого?
— От тебя.
— А прошлого раза тебе было недостаточно?
— Не зли меня.
— Много чести будет.
— А что если я спрошу шерифа?
— Иди, спроси, но от этого цена не возрастет.
— Вот, кстати, это я как раз и собираюсь сделать!
— Давай-давай, катись и тебя там убьют.
— Не убьют. Меня защищает Хэрн.
— Сумасшедший!
— А вот кто защитит тебя?
Привязанный к бревну рыцарь шипел и плевался, но… добиться от него хоть чего-нибудь было невозможно.
«И что ты дальше делать будешь?»
— Мне нужно как-то добиться от него выкупа. У него должны быть деньги. Он рыцарь.
«Но, он же тебе сказал, что его жизнь ничего не стоит. Еще тогда, между прочим. Так чего ради ты устроил весь этот цирк?»
— Мне нужно спасти Томаса.
«Разве я спорю, но хочу тебе напомнить, что так ты опять упускаешь…»
— Молчать!
«Как скажешь».
Томас сидел за спиной Робина, мелко трясся и поминутно икал. Это от перенапряжения и испытанного страха, это пройдет. Главное, что все позади, и они возвращаются домой. Как же все удачно прошло, хвала Хэрну!
«Очень изобретательно, со вкусом и даже изящно».
— Опять ты!
«Угу... вот только хотел тебе сказать, какой талант пропадает в этой глуши!»
— Не издевайся!
«Я? Да избави этот твой Хэрн! Идея целиком и полностью принадлежала тебе, я просто пытаюсь найти в ней положительные моменты и похвалить тебя за проявленную…»
— Делай это молча!
«Хорошо-хорошо! О, гляди-ка, тебя чуть с цветами не встречают! Герой, ты наш».
— Заткнись!
Нежные объятия и поцелуй Марион на миг заставили его забыть обо всем. А потом он с удивлением увидел как Тук, подобрав рясу, чуть ли не кубарем скатился к берегу…
«Ты сейчас стоишь тут и думаешь, чего это Тук так быстро куда-то помчался? А ты сам-то ни про кого тут не забыл?»
— Смилуйся Хэрн! Только не это!
«Это-это! Оно самое!»
Они уже вытащили Гая на берег и теперь просто стояли над его телом, содрогающимся в рвотных судорогах. Он был едва жив, но все равно жив, и это подозрительно радовало. Хуже того, Робин чувствовал, что изрядно перепугался за него. Даже в замке он так не… нервничал, хотя опасность была не шуточная. Однако там все обошлось. А здесь обошлось? Гизборн обессилел настолько, что был практически без сознания. А ведь они все это время его… Сколько так можно выдержать?
«А ты сколько бы выдержал?»
— Заткнись, без тебя тошно!
«Я-то заткнусь…»
— Положите его... вон туда, под дерево… Тук , у нас есть что-нибудь выпить покрепче?
— Где-то было немного джина… Сейчас принесу.
Монах сунул своему вожаку в руку бутыль, тот вытащил пробку и хлебнул из горлышка. По жилам растеклось тепло, и Робин облегченно вздохнул, а потом решительно направился к лежащему неподвижно Гизборну. Попытка влить в него хоть сколько-нибудь бренди провалилась с треском. Робин устроился рядом, приподнял его и повторил попытку еще раз. Наконец, тот закашлялся, но все же сделал глоток. Глаза приоткрылись, и синий взгляд полоснул ненавистью. Робин неожиданно для себя смутился.
«И чего ты добился?»
— В каком смысле?
«Дурак!»
— Кто, он?
«Ты!»
Робин все еще поддерживал рыцаря и чувствовал, что его тело холодно как лед. Тот дрожал, но в его глазах не было ни капли страха, он просто замерз от долгого пребывания в воде. В голове промелькнула мысль, если бы у Гизборна было чуть больше сил, то он, скорее всего, попытался бы уже напасть. Но сейчас он был просто измученным человеком, который еще толком в себя не пришел.
— Когда…— Робин хотел сказать, что когда рыцарю станет получше, тот может покинуть их лагерь, и никто не будет ему мешать, но почему-то не решился и скомкано произнес: — В общем, можешь уезжать.
— Отойди от меня!
Робин отодвинулся.
— Бригандина останется тут.
— Подавись!
— Вот твой плащ, ты дрожишь…
— Пройдет.
— Я приведу твою лошадь и верну тебе меч.
— Как благородно.
— Га… Гизборн, я… Не испытывай мое терпение.
Всадника медленно удалялся по дороге в Ноттингем, а Робин стоял и молча смотрел ему вслед.
«Смотри-ка, все остались в выигрыше, кроме тебя и его!»
— Это неправда!
«Разве? Томас, получил свою жизнь, его жена-травница получила обратно своего мужа. Кстати, а ты вполне уверен, что она только травница, и что Гизборн к ней приставал?»
— Не заводи старую волынку!
«Я только спросил, но вернемся к выигрышу. Твои люди получили лишний повод тобой гордиться и восхищаться. Еще бы, такое геройство, и они к нему причастны, так что они гордятся и собой заодно. Крестьянам — еще один повод для злорадства. Шериф с аббатом тоже не прогадали. А что получил ты? И он?»
— Гизборн тоже получил обратно свою жизнь — это его выигрыш! А я получил лишний повод для злорадства и чувство собственного превосходства.
«Ой, да ладно! Ему просто повезло не захлебнуться, как тебе повезло не остаться там в замке! Но это не выигрыш и ты это знаешь, так что не прикидывайся! А что до превосходства и злорадства, так этого ли ты хотел, м? Если честно? Ты получил то, что хотел?»
— Да, Томас жив и вернулся домой. Шериф посрамлен и Гизборн...
«Опять? Вот теперь ты не заводи свою волынку! Это тебе так важно посрамить шерифа? Прямо смысл жизни? А при чем тогда здесь Гизборн? И кто хотел, чтобы его оставили в покое? Скажешь, не ты?»
— Он первый начал!
«Кто? Гизборн или все-таки шериф? В детство-то не впадай! И не увиливай. Про Томаса было твое желание?»
— Ну... Джаннет так плакала...
«Джаннет? Если уж на то пошло, это было желание даже не твоей жены, что я бы еще понял. А вот что из всего этого хотел ТЫ? И чего ты ВООБЩЕ хотел?»
— Изыди, язва!
«Я-то изыду, а вот ты... И что ты все стоишь и смотришь ему вслед? Иди, давай, получать свою благодарность и восхищение — люди ждут!»
И голос исчез, а Робин так и остался стоять на дороге, с досадой чувствуя, что упустил что-то важное, но не понимая при этом — что. Только с каждой минутой сердце почему-то наполнялось сожалением о чем-то неуловимом как летний ветер.
Название: Мечты разорванные в клочья
Автор: alisahansen
Бета: volhinskamorda
Размер: мини 2891 слов
Пейринг/Персонажи: Гай Гизборн и другие
Категория: джен
Жанр: драма и немного юмора
Рейтинг: G -PG-13
Краткое содержание: Гай вспоминает как попал на службу к братьям де Рено и размышляет над своими перспективами
Примечание: немного преканона
Размещение: запрещено без разрешения автора
Помощник шерифа любил мессы — в это время его никто не дергал, не было слышно ежеминутных воплей на весь замок, и можно было спокойно подумать. Главное — придать себе благочинный вид и время от времени шевелить губами. Неизменно срабатывало еще в детстве. Утренняя месса как ритуал — присутствовать обязан, и есть возможность спланировать свой день хотя бы в крупных деталях. Мелочи все равно оставались на откуп шерифу и случайностям. Эта месса не стала исключением. Но сегодня думы были совсем о другом, и назойливо вспоминалось то, чего не хотелось...
***
— Гай, сын мой, как я рада, что ты приехал! — леди Гизборн встретила его почти у ворот манора. Толпа зевак вокруг, сказать и сделать что хочется нельзя, надо повесить на морду приличествующее событию выражение — все-таки похороны официального отца, чтоб его черти в котел поглубже окунули.
— Я приехал, потому что должен уладить дела с монастырем и присутствовать на похоронах.
«Чтобы плюнуть на его могилу».
— Спасибо тебе. Зайди в дом.
— Не вижу необходимости, после похорон он перестанет быть домом. Монастырское воронье уже слетелось...
— Да, братья из обители святого Андрея уже прибыли…
— Надеюсь, матушка, вы уже собрали свои вещи?
— Да, повозка готова. При мне останутся моя служанка и пара слуг. Сразу после похорон я уезжаю в Керклис.
— Хорошо, а то негоже заставлять святых отцов ждать, когда им отдадут их законную добычу…
— Гай, зачем ты так…
— Пойдемте в церковь, мадам, священник ждет.
Маленький щуплый отец Адам помнил его еще ребенком, которого учил читать и писать. Сейчас священник едва доставал Гаю до плеча и тот наклонился, чтобы обнять его, подумав, что это единственный человек, которого ему было приятно встретить после своего возвращения из Франции. Кроткий взгляд подслеповатых глаз был полон сочувствия и сострадания, и сколько Гай себя помнил, отец Адам все беды и несчастья своей паствы принимал близко к сердцу и старался помочь, когда словами утешения, а когда и заступничества. Возможно, именно ему Гай и был обязан тем, что дожил до раннего отрочества, когда его отправили пажом к графу Глостеру, а ведь могли отправить гораздо раньше и в монастырь. Хотя какой из него монах, прости Господи? Могли и вообще на тот свет отправить.
— Мне очень жаль, Гай! Ой, простите, лорд Гизборн.
— Лорда Гизборна мы сегодня хороним, отец Адам, а я просто Гай.
«Который, вообще-то, и не Гизборн вовсе, если уж на то пошло».
— Тогда можно начинать?
— Начинайте.
Но тут к ним подошел слуга и доложил о просьбе госпожи Клинт позволить ей присутствовать, чтобы таким образом отдать дань уважения сэру Эдмунду.
— Скажи ей, что пока не зароют этого похотливого козла сэра Эдмунда Гизборна, я все еще хозяин этого манора, а леди Маргарет здесь хозяйка. И если эта его драная подстилка, так называемая госпожа Клинт, посмеет переступить порог церкви или прийти на кладбище, то я лично вышвырну ее и прикажу спустить собак.
Леди Гизборн при этом побелела как полотно и уставилась на своего сына. Слуга ушел, а Гай повернулся к матери и сказал.
— Пройдите на свое место, отец Адам ждет.
Какая-то их очень дальняя родственница непонятно зачем приехавшая на похороны, хотела было сесть рядом с ними, но Гай посмотрел на нее так, что она, поджав губы, отошла на другую сторону и присоединилась к челяди. Таким образом, на почетном месте недалеко от алтаря остались сидеть Гай и его мать.
Пока отец Адам творил мессу леди Гизборн почему-то решила, что это хорошая возможность поговорить с сыном.
— Зачем ты так? Она не виновата в том, что...
— А на кого тогда ваш муж тратил весь доход с поместья и даже влез в долги, которые пришлось оплатить мне? Это единственное наследство, которое он мне оставил, из-за чего теперь у меня нет и гроша. К тому же, я защищаю нашу честь, мадам, о которой вы не имеете ни малейшего понятия. И никогда не имели.
— Но нельзя же так…
— А как можно?
Леди Гизборн тяжело вздохнула.
— Ты стал другим, Гай, раньше ты таким не был.
— Я стал взрослым. И вам не кажется, что у меня было много причин, чтобы стать таким?
Леди Гизборн снова вздохнула и попыталась перевести разговор в другое русло.
— Куда ты потом?
— Вам-то какая разница, мадам?
— Разве ты не навестишь Элен?
— Элен сегодня выходит замуж за Генри Стаффорда в церкви Святой Марии в Клитеро. А я хороню здесь этого вонючего козла — вашего мужа.
— Он твой отец, Гай.
— Он не мой отец. Не расскажете ли, кто все же мой настоящий отец?
— Гай, прошу тебя… Но неужели ты разлюбил Элен? Она же так ждала тебя! Она тебя любит, и ты ее тоже, я знаю! Почему ты от нее отказался? Почему ты так поступаешь с любимой женщиной?
Почему он отказался от самой прекрасной, самой лучшей девушки, которую когда-либо встречал? У нее были пышные каштановые кудри и огромные глаза цвета спелой сливы, золотистая кожа, чарующая улыбка и самое доброе, самое кроткое и милосердное сердце.Только она знала его постыдную тайну, но для нее это не имело никакого значения, она любила его просто так, без всяких условий. Так почему же он отказался от такого счастья? Потому что слишком любил ее для того, чтобы обрекать на нищету. Первое, что он сделал, вернувшись из похода — просил руки Элен у ее отца Тибо де Монтроза, но тот отказал, сославшись на отсутствие у Гая средств к существованию. А когда тот попытался возразить, рассказал о выходках Гизборна-старшего, которые были на слуху у всего Ланкастера. Гаю хотелось провалиться на месте от стыда. А старый Монтроз — хитрая лиса. В случае мезальянса Элен теряла бы приданое. Но Гаю на эти земли и маноры было плевать, он взял бы ее и в одной рубашке, если бы ему было куда привести невесту. Если бы у него самого было что-то, что он мог бы предложить. Но сэр Гай Гизборн, и прежде небогатый, благодаря своему «отцу», оказывается, стал еще и нищим. В придачу у него не было никаких хоть мало мальски влиятельных родственников. А Генри Стаффорд — отпрыск знатного и богатого рода — был влюблен в Элен с детства, а она любила его только как друга. Он мог предложить ей и положение, и весьма роскошную жизнь в поместье, которое его отец отдавал новобрачным в качестве свадебного подарка. Да, Генри был одних лет с Гаем, тот достаточно хорошо знал его, чтобы не волноваться за судьбу Элен. Стаффорд был, бесспорно, более выгодной партией для нее, к тому же он был еще и достойным человеком. Если Генри будет любить ее так, как она того захочет, и будет заботится о ней, то Элен полюбит его в ответ. Она еще будет с ним счастлива. А значит, Гай поступил правильно, уступив ее. Ведь с ним ее ничего не ждет. И что толку объяснять это матери. Что она знает о любви!? Да если бы его настоящий отец любил бы ее так, как она про это думала, то ни за что и никогда не бросил бы ее! Потому что с любимыми женщинами так не поступают, как не обрекают их на лишения и страдания. Элен бы просто этого не выдержала. Один ты можешь, если надо, и голодать, и ночевать где придется, но не твоя семья! Жена с детьми и холодный дом с пустым котелком плохо сочетаются. Нет, Гай Гизборн не саксонский смерд, чтобы так жить! Возможно, когда-нибудь, когда он добьется положения, добудет себе поместье и средства или хотя бы приличную должность с хорошим жалованием, вот тогда, может быть, он встретит женщину из благородного рода, которая хотя бы внешне и хотя бы слегка будет похожа на Элен. И даже попытается ее полюбить. Однако, сейчас для него любви не существует. Но это еще не значит, что он превратится в монаха, лучше сразу в петлю. И как все это объяснить этой благородной шлюхе — его матери, которая смотрит на него и ждет ответа?
— Это не ваше дело, мадам.
— Но куда же ты пойдешь?
Вот ведь прицепилась, как репей к конскому хвосту! Зачем ей это сейчас, если буквально год назад ей было плевать, где он и что с ним? Ей просто надо знать, куда своего слугу за деньгами посылать. Вот и все.
— Говорили, что в Ноттингемшире аббатству Святой Марии нужен лесничий. Тамошний настоятель писал канонику епископа Глостера, а тот обратился с просьбой к графу.
— Но это же так далеко...
— Не дальше чем ваш Керклис!
— Да, но лесничий? Ведь ты же теперь рыцарь!
— А у меня есть выбор? После этого всего? Там хоть обещают кров, стол и полшиллинга в день. Или вы думаете, что вы протянете на те нищенские гроши, что будет платить вам монастырь?
— У меня скромные запросы, Гай.
«И мне в это верить? Сейчас, бегу и падаю!»
— Угу… но это будет хлеб, вода и суп из лягушки по воскресеньям... А вам еще слугам платить и лошадей содержать!
— ГИЗБО-О-ОРН!
От этого душераздирающего вопля, да еще многократно усиленного сводами замковой часовни, голова чуть не раскололась на части.
Как, месса уже кончилась? Проклятье! Как же он не заметил?
— А я и не знал, что вы настолько набожны, Гизборн! У вас это с детства или вас так испортило житье под монашеским крылышком моего брата?
Де Рено как всегда упражнялся в остроумии, ну и черт с ним, Гай уже не обращал на это внимания. Сбежать бы куда-нибудь, да не получится! Ему и за невестой шерифа ехать, и церемонию организовывать. Вот аббат Хьюго отвертелся же от этого всего! И отвертелся просто гениально — у него, видите ли, богомолье и поклонение святым мощам в какой-то богом забытой дыре. А для Гая не сработал даже крестовый поход! Нет, где справедливость, а? Вот тут ее нет, а вовсе не там, где про это орет эта крыса Локсли! Правозащитник выискался, мать его!
Пока Гай отдавал приказы, его одолевали сожаления, что он потратил на глупые воспоминания шикарную возможность подумать, что можно будет лично для себя извлечь из этой поездки за невестой шерифа. Ладно, еще не все потеряно, он подумает по дороге.
***
Сопровождая леди Милдред, Гай продолжил свои размышления, благо девица была не болтливая, только бесконечно печальная. Оно, в общем-то, и неудивительно — жених был не завлекательный. Это если мягко говорить. Мысли рыцаря невольно крутились вокруг предстоящей свадьбы его патрона, как это организовать и чем это все может обернуться лично для него. За все это время, что Гай живет в Ноттингемшире, он уже успел побыть много кем, в том числе и лесничим аббата, и помощником шерифа, и его личным стюардом. Совершенно идиотская должность, кстати, что первая, что вторая, что третья. Но с этой свадьбой начинают вырисовываться любопытные перспективы. Вот, например, шериф может его уволить, что было бы просто великолепно. Это сейчас невеста шерифа рыдает в три ручья, а после свадьбы перестанет, и вот тогда… Вот тогда любой здравомыслящий человек на месте де Рено поостерегся бы держать при себе такого стюарда, как Гай Гизборн. Ведь у того репутация! Создать и поддерживать которую стоило, кстати, немалых сил, времени и стараний! И хоть бы кто оценил?
Ну да ладно, главное в этом случае как-то заставить эту репутацию на себя работать. Ведь она не простая, а такая, что его, Гая Гизборна, к красивым, молодым и при этом замужним женщинам нельзя подпускать даже на арбалетный выстрел. А все во избежание всяких нелестных для супругов этих дам последствий. Кроме детей, конечно, благо способы обойтись есть. Нет уж, делать бастардов благородным дамам он не будет! Он, может быть, происхождения и подлого, но зато сам не подлец. Хотя бы в этом! Так вот, если шериф де Рено такой умный и прозорливый, как про себя думает, то он укажет Гаю на дверь и Гай откланяется незамедлительно. Определенно, мысль уехать из Ноттингема начала приобретать особую прелесть и очарование. Ведь Англия не ограничивается этим вшивым городишком, хотя и в других местах могут покривиться, когда услышат кто он такой. Но один он как-нибудь да выкрутится, в конце концов, семьи у него нет и вряд ли будет, а матушка перебьется — она там втерлась в доверие к аббатисе. Так что можно на какое-то время снова затянуть пояс. Хотя он и так перебивается с хлеба на яблоки, козий сыр и эль из вереска. Терпеть это пойло уже сил никаких нет, но другого в здешних местах не варят. Хорошо хоть можно иногда таскать вино из кладовки шерифа. И за обедом перепадает, мяса тоже. Ладно, это все мелочи, главное, что шериф будет вынужден ловить ЭТО сам. Один! То есть, без него, Гая! ЭТИМ, было стукнутое головой о здешние дубы шервудское чучело Локсли! Мысль грела душу и наполняла ее сладким злорадством. Уже ради одного этого стоило попробовать.
Ну, если не получится в Англии, так, на худой конец есть Франция да еще Италия. Можно даже попробовать добраться до Рима. А что? На франкском и на аквитанском Гай говорит, а на итальянском умеет ругаться, благо научился у одного наемника. Так что должно хватить. Непонятно только, на какие финансы все это проделать, но, может быть, у кого-то из тамошних... лордов найдется применение благородному рыцарю? Гаю всегда было любопытно посмотреть как там на юге. Сам то он южнее Шатору не был, но судя по рассказам Вилларе, там очень даже прилично и зимы мягкие, совсем не то что здесь и уж тем более в Ланкастере. Кстати, не таким уж придурком оказался этот Рейнальд, когда Гай помогал ему возвращать у скупщиков краденого тамплиерские доспехи с оружием и когда они договаривались, что Гай будет рассказывать в их командорстве. Никогда еще помощнику шерифа не приходилось столь вдохновенно и столь бессовестно врать. Хотя нет, не врать, а с самым честным и невинным видом энергично поддакивать тому восхитительному вранью, что состряпал Вилларе со товарищи! Это ж вспомнить — одно удовольствие! А некоторые приемы потом на шерифе использовать, так и два! Словом, Рейнальд де Вилларе в каком-то смысле у него в долгу, так что, на худой конец, можно и к тамплиерам податься. Они там хорошо устроились и очень даже не бедно, в общем, жить можно. Протекцию Вилларе устроить может. Или денег у них попросить? Хотя могут и не дать.
А если шерифу на все плевать и он не уволит? Это, конечно, хуже, но и тут тоже может быть весьма приятная перспектива. Леди Милдред, будущая супруга шерифа, очень недурна собой — это раз! И не слишком впечатлена перспективой замужества с де Рено — это два! Сие означает только одно — рано или поздно она утрет слезы и начнет строить мужу козни и устраивать разные пакости. Мелкие и не очень. Это Гай по собственному личному опыту знал — в детстве насмотрелся изрядно. Но здесь по мере сил и возможностей он будет леди Милдред помогать. В конце концов, это его долг — во всем поддерживать, защищать и всячески содействовать супруге своего лорда в делах ее!
И вдруг Гаю подумалось, как было бы прекрасно уехать вот прямо сейчас по этой дороге ото всех сразу. И от де Рено, и от жизни этой убогой, и от матушки, что зарится на его скудное жалованье уже почти что целиком. Было бы на что! И от ЭТОГО чучела, самое главное! Уехать и прихватить с собой леди Милдред. Вряд ли она будет возражать — не хочет она замуж за шерифа, и слепой заметит! А там они договорились бы полюбовно, и он отвез бы ее к родственникам ее матери, что-то она там про них говорила... Придумали бы какую-нибудь историю, почему все так получилось и адью Ноттингем и Шервуд! Ненависть к вам обоим будет жить в моем сердце вечно! Вот только повозка с приданым и десяток солдат свидетелей... Ну, положим, повозке применение найдется, а вот солдаты... Нет уж! Приказали ему доставить, он доставит!
— Стоять! Гизборн, оставь повозку и девушку! — из кустов высунулась наглая разбойничья морда.
Проклятье! Локсли!
И тут в голове пронеслось, что вот же он — шанс! И прямо сейчас! Даже врать ничего не придется! Так почему, собственно, нет? Что он теряет? Да ничего!
***
Человек в коричневом капюшоне сделал знак своим людям и бесшумно натянул тетиву лука, направив стрелу на всадника в синем плаще. Рядом под руку икнул с похмелья приблудившийся давеча к ним менестрель. И если бы не Тук, то тот, увидев рядом со всадником свою возлюбленную, заорал бы во все горло и испортил бы им все засаду!
Предводитель шервудских стрелков не торопился, подпуская отряд поближе, и в тоже время не сводил глаз с их командира. При виде Гизборна в голове мелькали совершенно посторонние и пугающие мысли, что не поскупился Господь рыцарю на привлекательную внешность, но вот на душу и сердце определенно пожадничал. И еще подумалось уж совсем неуместно, неужели сердце это никогда не знало любви? Неужели никто не смог согреть его и растопить этот лед? Или, может быть, как раз из-за любви оно и превратилось в кусок льда, способный теперь только на ненависть и злобу? Локсли старательно отгонял эти мысли, помянув про себя недобрым словом менестреля с его пошлыми любовными балладами, спетыми накануне. Но мысли не уступали назойливостью шервудским комарам. Вот, наслушался на ночь глядя всякой дряни про несчастную любовь, рыцарей и прекрасных дам с подвигами, так чего удивляться, что в голову такое лезет, что смилуйся Хэрн?
Но стрелять передумал — всегда успеется. Сначала должна быть возможность договориться миром. Не получилось.
Но то, что произошло дальше, повергло шервудского стрелка в шок.
— А?
Локсли в недоумении вскинул бровь, когда Гай Гизборн, быстро осмотревшись, схватил поводья белой кобылицы. Но, уставившись на рыцаря, разбойник упустил из вида Алана Дейла. Тот же, подхватив свою лютню, ломанулся через кусты с истошным воплем «Милдред!», а Тук не успел его остановить.
— Как?
Огромные зеленые глаза Сына Хэрна от удивления расширились еще больше, когда Гай пришпорил свою лошадь, и та сорвалась с места в галоп. Язвительный голос в голове заметил ехидно: «Сбежит ведь!»
Да уж, такого фортеля от рыцаря явно не ожидалось, и в голосе Робина Локсли послышалась откровенная паника:
— КУДА? Джон, хватай! Уходит! УЙДЕТ!
Лохматый здоровяк с дубиной выскочил из кустов и, получив рукояткой меча по лбу, повалился в них обратно с воплем:
— Уй!
Его вожак, чертыхаясь про себя на чем свет стоит, вскочил на лошадь и бросился в погоню
— Ну ничего нельзя доверить остолопу! Все приходится делать самому! Ладно, только бы удалось Гизборна поймать!
Название: Лучшая месть
Автор: alisahansen
Бета: Shiae Hagall Serpent
Размер: мини, 2 658 слов
Персонажи: шериф Роберт де Рено, аббат Хьюго де Рено, Гай Гизборн, Робин Локсли, вскользь Уилл Скарлет, брат Тук, Марион Лифорд, Иешуа де Тальма
Категория: джен
Жанр: ангст
Рейтинг: R
Краткое содержание: братья де Рено давно мечтают разделаться с Робином Локсли. Гай Гизборн, вроде бы, хочет того же — но какую цену он готов заплатить за это? И готов ли вообще
Предупреждение: описание пыток, пропущенные сцены к сериям «Королевский шут» и «Дети Израиля»
В жизни Гая иногда бывали моменты, когда не оставалось других слов, кроме ругательств. И всякий раз при этом его охватывало нехорошее предчувствие. С приездом короля Ричарда инкогнито, проще говоря, когда он свалился как снег на голову, такой момент и наступил. А потом появился Локсли — и предчувствие сбылось. Гай мрачно наблюдал за монаршими развлечениями и ужимками его приближенных, старых и, так сказать, новых.
Аббат Хьюго шушукался по углам с придворными — с теми, что познатней и побогаче. Шериф же с кислой рожей подсчитывал убытки. Но все ждали, когда его неугомонное величество засобирается восвояси. Король и засобирался, вот как только все деньги собрал, так и засобирался. Выгреб подчистую все, что было, крохобор. Отъезжать намеревался, как и прибыл — тайно. Однако на прощание выдал любопытное распоряжение касаемо нового любимца, Робина Локсли, прощеного разбойника и королевского лесничего. И было оно весьма просто и одновременно цинично: наигрался, уберите. Короче говоря, грязный сакс снова вне закона, вместе со своей шайкой.
«Ну что, Локсли, вот и тебя вышвырнули, как старый сапог. А ведь как ты перед ним выделывался, как паясничал! Или считал, что выскажешь ему все, что думаешь, и он станет тебя слушать?» Гай сам не ожидал поймать себя на таких размышлениях и очень этому удивился.
Но это все мелочи, а вот дальнейшие новости его взбесили, поскольку выяснилось, кому достанется сомнительная честь приказ выполнить — ему, Гаю. И главное — за что? За клочок земли, но где? В Уэльсе. Вот ведь собачий хер в короне! Все равно, что ветер пообещать. Думал, Гай настолько туп и не сообразит, что ему сулят на самом деле? И это после того балагана, что устроили на пиру? Ну как же, к нему проявили снисхождение: шпор не лишили, не повесили, не высекли, а просто мальчишкой назвали в присутствии нового любимца. А любимец скалился и повторял за хозяином, который только что пнул верного пса за преданность и пролитую за него же кровь.
«Неужели, Локсли, ты тогда ничего не понял? Похоже, нет». Самому же Гаю, видимо, следовало радоваться. Ведь ему оказали в своем роде великую честь, предоставив возможность отыграться. Да чтоб они такой честью подавились! Но он все равно пойдет, чтобы посмотреть на физиономию Локсли, когда тот осознает, что король, по сути, предал и его тоже. Хотя в глубине души его будет жаль, ведь Гай хорошо знает, что хотят сделать с разбойником и его людьми братья де Рено...
***
Аббат тихо приоткрыл дверь в один из дальних покоев, где на время приезда короля шериф устроил свою резиденцию. Обнаружив там брата и его помощника, Хьюго с заговорщическим видом протиснулся в образовавшуюся щель.
— Брат мой Робер, правильно ли я понял, что король больше не благоволит новому любимцу?
— Именно так, Хью, — покивал шериф и велел: — Гизборн, запри дверь!
— Надеюсь, ты не собираешься упускать такую возможность? — улыбка аббата была не приятней остальных его гадких гримас, что он пытался за улыбки выдать.
— За кого ты меня принимаешь, братец?
Шериф налил себе вина и устроился в кресле, закинув ноги на изящную резную подставку.
— За очень разумного человека, дорогой брат! И я буду участвовать.
Аббат придвинул второе кресло поближе, махнул рукой Гаю и указал на кувшин с бургундским. Тот отлепился от стены, наполнил кубок, подал его аббату и вернулся на свое место за спиной шерифа,
— Да ради бога, — смакуя вино, проворковал Робер де Рено.
— Но правильно ли ты понял приказ короля?
— Сам посуди, Хью. Король приказал Локсли убить, причем так, чтобы никто не связал сие событие с ним. То есть, тайно. Вот как бы ты это понял?
— То есть, как именно это сделать, речь не шла?
Аббат подался вперед, глаза его заблестели.
— Не шла, Хью, — шериф масляно улыбнулся.
Гая передернуло в первый раз — он понял, зачем его сюда позвали.
— У тебя уже есть мысли на эту тему? — поинтересовался аббат. Откинувшись обратно в кресле, он приложился к кубку и причмокнул.
— Ну конечно, есть, — самодовольно ответил шериф и аж сощурился.
— Не поделишься?
— Отчего же нет? Во-первых, я хочу растянуть это как можно дольше.
— Согласен. Но ты же знаешь, что меня интересуют детали...
— Знаю, братец, знаю! Что ты думаешь про железную клетку? Или, например, сковать вместе руки, ноги и шею и оставить так на два дня?
— Хорошо, но мало.
— А кто сказал, что это все?
— А что насчет старой доброй дыбы? Ты только представь его висящим на вывернутых руках или за крюк между ребер?
— Фу, Хью! Какой у тебя плебейский вкус.
Гая передернуло второй раз. Он судорожно сглотнул и уставился на огонь в камине.
— Не плебейский, а консервативный, — аббат скривился. — Пока будет болтаться на дыбе, можно выпороть его кошкой. Представь, крючки вырывают клочья кожи и мяса, сдирают его с костей...
— Хью, если бы я не знал, как ты развлекаешься втихаря у себя в монастыре, то подумал бы, что ты совсем утратил чувство стиля.
— Сам-то что предлагаешь? Твоей фантазии хватило всего лишь на связывание и сажание в клетку. Ты даже не вспомнил про каленое железо!
— Ты же знаешь, я не выношу запах горелого мяса, дорогой братец. От него першит в горле.
— Ну ладно, забудем пока про железо. А если, предположим, отрезать ему пальцы на руках и ногах? Но не сразу, а по очереди? Отрезать, прижечь, через треть свечи отрезать другой, еще через треть — третий?
— Неплохо, неплохо... Весьма достойно применения, но как дополнительное средство. Для начала — подвесить его вниз головой, так он все время будет в сознании.
— И каленым железом!
— Да отстань ты со своим железом!
— А если пытать его людей у него на глазах? Особенно жену, эту рыжую шлюху. Зажать ее груди в тисках и пороть кошкой?..
Аббат облизнулся, взгляд стал маслянистым.
— Непременно, но это сначала. И знаешь, что я еще думаю?
— Сгораю от нетерпения узнать.
— Подвесить его над колом.
— Это как?
— Вот представь: этот мерзавец, голый, привязан так, что почти висит над колом, который может упереться ему прямо в зад. Но случится это, лишь когда он устанет, ослабеет и не сможет стоять на цыпочках. Так мы сможем держать его в постоянном напряжении, без сна, день за днем, и наблюдать, как он медленно сходит с ума... Крови нет, а эффект есть.
— Робер, да ты, оказывается, затейник! Кстати, про зад... Что скажешь, если воткнуть ему туда раскаленный прут? Но по-особому. Вставить железную воронку и через нее, чтобы не сразу обожгло, а уже когда будет внутри? Представь, как он будет корчиться!
— Как заключительный штрих, определенно, неплохо.
Гая передернуло в третий раз. Он прислонился спиной к стене, стараясь изо всех сил сохранить на лице хотя бы жалкие остатки спокойствия и невозмутимости. Хорошо, что он стоит в тени — так не видно, что с ним творится. Гай никогда не отличался талантом что-то себе представлять и воображать. Но то, что обсуждали шериф с аббатом, сейчас стояло у него перед глазами во всех красках и не доставляло никакого удовольствия. Хотя должно было, ведь речь шла об этом саксонском мерзавце Локсли. Тем временем шериф и его братец продолжали изощряться друг перед другом и даже чуть не поссорились.
— Не понимаю, Робер, почему ты так противишься старым добрым методам? Чем тебе не угодили кнут, кошка, каленое железо и щипцы? Жаровня тебя чем не устроила? Да-да, я помню, ты терпеть не можешь запах горелого мяса. Но можно же пропитать платок лавандовым маслом, чтобы тебе не воняло. А уж кошка и щипцы...
— Какой же ты недогадливый, Хью! Всем этим ты попортишь ему шкуру. А у меня на нее виды.
— Какие такие виды?
— Я хочу содрать с него кожу живьем и отдать выделать, а потом повесить у себя в спальне над камином. Возможно, предварительно оскопить, причем не сразу. Сначала отрезать яйца и прижечь, как ты предлагал с пальцами. А уже затем лишить его члена. Если тебе так больше нравится, то вырвать щипцами.
— Ну ты и... — аббат аж позеленел от зависти.
Гай закусил губу и с усилием затолкал обратно в желудок отвратительный горько-кислый комок, подкативший к горлу. «Они бы еще папашу Локсли поймали, рога ему отпилили и сверху приколотили для... композиции!»
Визгливый окрик шерифа заставил его вынырнуть из этой мерзости.
— Гизборн!
— Да, милорд.
— Что ты скажешь?
— Я должен что-то сказать?
— Тупица, предложи что-нибудь! Что бы ты сделал с Локсли?
— Отрубил бы руку и повесил, — мрачно буркнул Гай.
— Что? — шериф от неожиданности икнул.
— По закону таково наказание за браконьерство и разбой, — повторил Гай, глядя в сторону. — Отрубить руку и повесить.
— Вот, Хью, полюбуйся, с чем мне приходится иметь дело. Это же уму непостижимо! Спрашивается, кто после этого дикари? Он или саксы? Никакой фантазии, никакого полета творческой мысли!
— Знаешь, Робер, я начинаю подозревать первый вариант. Хотя второй, знаешь ли, я тоже не стал бы исключать.
— Ты не представляешь, с каким трудом я пытаюсь привить ему манеры и хоть какую-то культуру! Я уже не говорю о вкусе к изысканным развлечениям. И что? Никакого прогресса.
— Мне кажется, ты несправедлив. Мальчик просто мало практикуется.
— Но такой особый материал, как Локсли, я ему не дам. Пусть практикуется на ведьмах! Гизборн, понял, что ты пойдешь и сделаешь?
— Да, милорд.
— Ну и почему ты до сих пор здесь?
***
Локсли уже почти подошел к лестнице. Сейчас он спустится, на него наденут кандалы, и вместе с остальными Гай отведет его в пыточную. Где за них возьмутся уже оба де Рено. Но то, что они с ним сделают... Стоит ли все, что натворил этот придурок, чтобы обрекать его на такие мучения? Эту мысль следовало отогнать, но Гай так не сделал.
— Локсли...
Разбойник вздрогнул и посмотрел на него. Вот разве можно сейчас что-то ему сказать? Что его будут пытать, пока он не сойдет с ума или не умрет от невыносимой боли? Что самому Гаю не нужны эти издевательства, никогда не были и не будут? Да, Локсли виноват сам, но можно подсунуть отравленную воду, так он хотя бы не будет мучиться долго...
Гай не успел больше ничего подумать и тем более сказать: от резкой боли в спине потемнело в глазах. Видимо, поэтому ему и показалось, что лицо проклятого сакса вытянулось от изумления, и в глазах на миг промелькнули ужас, сожаление и боль. Вот именно, показалось, потому что этого быть не могло. А огонь был.
Но так просто Локсли все равно не вырваться.
***
Оказывается боль от ожогов все-таки проходит. И даже радость от того, что выжил, ушла, оставив только желание жить и что-то успеть сделать, попытать счастья в другом месте, а не тратить время зря в этой богом забытой дыре, без надежды на будущее. Но все закончилось, так и не начавшись, и об этом позаботился уже сам Локсли. Понимает ли он, что сделал? Или как всегда — просто влез, куда не просят, героический защитник кого ни попадя?
— Мы вас еще не судили! — презрительно бросил этот самый защитник и повернулся к старому еврею. — Кто обвиняет этих людей?
Вот еврей-то, которому как раз было что сказать, молчал, зато его доченька будто с цепи сорвалась. И с этой женщиной Гай хотел связать жизнь? Ради возможности с нею рисковал своим положением и честью? Хотя какое там «положение» у безродного ублюдка, продающего свой меч тому, кто платит... Про честь вообще лучше помалкивать. А Локсли переводил странный взгляд со старика на его дочь и на Гая. И тут он понял:
— Ты не хочешь быть палачом, а только судьей, и рук не запачкать. Но придется и тем и другим, чистеньким выйти не получится.
Впервые за все это время физиономия Локсли стала растерянной. Но совсем ненадолго. В следующий миг тот уже лучился самодовольством победителя.
— И что же мне с вами делать? Особенно с тобой, а, Гизборн?
Гай явственно осознал, что разбойник теперь может лишь просто причинить ему физическую боль, изувечить тело. Не более того! А боль имеет свойство заканчиваться смертью или безумием. Ну, или проходить, рано или поздно. На себе испытал. Но понимает ли это Локсли? Он вообще понимает, во что собирается играть, куда суется? Кажется, нет.
— А ты у шерифа спроси, у него, в отличие от меня, фантазия богатая, он тебе плохого не посоветует.
Понимает ли Локсли, что первый не выдержит вида того, что хочет сделать? Языком-то можно трепать, что угодно, но вот пытать живого человека способен далеко не каждый. Это надо определенный склад ума иметь и кое-что еще. И не так все легко, как это кажется на первый взгляд. Это Гай может стиснуть зубы и отдать приказ жечь раскаленным прутом ведьму и даже присутствовать при этом, повесить или отрубить руку — ибо таков королевский закон. Он помощник шерифа, и это часть его работы, хочет он того или нет. И если приказали устроить еврейский погром, сжечь деревню и перевешать ее жителей — обязан смочь и сделать. А что он при этом думает и чувствует, не касается никого. Да никому это и не нужно.
А благородный Робин Гуд палачом быть не может, сколько бы он собственных законов ни создал. Если Локсли и выдержит это, понимает ли он, что не останется прежним? Что придется заплатить тем, что внутри, заплатить собой, собственной душой? Понимает ли он, что те из его друзей, кто увидит, — ну, может, кроме сарацина, — станут воспринимать его и относиться совсем по-другому? Даже женушка. Наивный придурок! Она первая сбежит от него, когда проблюется. Да он и не сможет переступить через себя, а если сможет — сам же от омерзения к себе сдохнет, удавится на тетиве собственного лука.
Локсли тем временем, хмурясь, повернулся к шерифу. Тот побледнел. Тогда разбойник вновь обратился к Гаю:
— И что же такое мне может посоветовать шериф?
— Так вот же он. У него и спрашивай, что ты ко мне-то пристал?
— Гизборн, заткнись! — не выдержал де Рено.
— С чего бы это? — огрызнулся Гай и добавил язвительно, в упор глядя на Локсли: — Сам стараться будешь или своим людям поручишь? Уж не сарацину ли? Или Скарлет обидится, если его обойдут в таком удовольствии?
— Что? О чем ты, Гизборн? — Локсли явно не сообразил сразу, о чем речь, но затем понял и побледнел. На лице его проступила растерянность, смешанная с брезгливостью и отвращением.
«Это я могу быть сволочью и мерзавцем, если необходимо, а ты, Локсли, нет! Тебя любят и обожают, пока ты играешь в благородство и милосердие. Но пытки и увечья — это уже серьезно. Это уже не игра. Точнее, это уже взрослая игра, в которой жалости с милосердием нет и на ломаный фартинг».
Гай усмехнулся. Локсли, глядя на него, быстро взял себя в руки и выпалил:
— Найдем выход. Это не должно тебя волновать.
— А, ну-ну... — протянул Гай. — Только жену отправь за ягодами подальше и на подольше, чтобы она от тебя потом не шарахалась. И Тука тоже, у него желудок слабый.
Локсли невольно взглянул на посеревшего монаха. Тот заморгал и судорожно сглотнул. Марион настороженно посмотрела на Гая, на шерифа, потом на мужа.
— Самая сладкая месть — это прощение! — раздалось вдруг громко, и все замерли. — Это самая лучшая месть
Локсли пришел в себя первым и тут же воспользовался ситуацией:
— Ты слышал приговор, шериф? Проваливай!
Гая толкнули в спину следом за де Рено, и он чуть не упал. И тут ему стало плевать на все. Он обернулся и прошипел:
— Тебе, Локсли, никогда не осуществить эту лучшую месть! Кишка тонка.
— У тебя тоже, Гизборн, — огрызнулся тот и дал знак Уиллу, чтобы развязал обоих. Скарлет проделал это без воодушевления. Уж он бы наверняка с удовольствием расспросил шерифа и воспользовался его рассказом. — Отдайте все его пожитки, лошадь и пусть убирается!
— А мне и не надо лучшую, я обычной удовольствуюсь, — ответил Гай, растирая запястья. — Это ты вечно пыжишься, из кожи вон лезешь. Неужто все во славу справедливости?
— Попробуй, и тогда я тебя точно убью, — глухо произнес Локсли.
— Да убивай, только выполни последнее желание.
Локсли замер в недоумении, а потом вскинул бровь. Шериф же, вцепившись в повод вороного коня помощника, взирал на все это, открыв рот, как рыба на берегу.
— Это какое же? — поинтересовался защитник угнетенных.
— А утопи меня в бочке с бургундским. Хоть напьюсь напоследок.
Локсли вытаращился на него, пробормотав:
— Однако...
— Тебе что, жалко? — усмехнулся Гай.
Тот молчал, но по лицу было видно — подсчитывает, на сколько деревень хватит, если бочку бургундского продать, а вырученные деньги раздать.
— Вот видишь! Чтобы избавиться от меня, ты даже деньгами, не тобой заработанными, кстати, поступиться не можешь. А все туда же... лучшая месть!
— Убирайся, Гизборн!
***
«А ведь он прав. Во всем».
— Изыди, без тебя тошно!
«Дурак!»
— Знаю.
«Ты дурак!»
— Сказал же, знаю!
Робин растерянно смотрел на Гая. Тот презрительно фыркнул, отвернулся и пошел по дороге в Ноттингем, не торопясь и не оглядываясь.